Собор (сборник) - Страница 139

139

Фиолетово-желтые птицы напали на них в мгновение ока. Вопли; я хохотал, а они сражались за свои муляжные жизни. Амазонка подстрелила с дюжину громадных птиц, прежде чем ее окончательно не заклевали. У закованных в железо негров шансов не было никаких, чудища их попросту выели из их консервных банок. До последнего защищались эсэсовцы: они встали спинами в треугольник, неустанно плюющийся длинными очередями; в конце концов, кто-то из них недостаточно быстро сменил обойму — и немцев не стало. Голем попытался бежать, он тяжело мчал сломя голову; казалось, что птицы с ним не справятся, только они расклевали и глину. Смерти оборотня я и не заметил. С троллем было сложно, тварь никак не хотела умирать, все возрождаясь и возрождаясь в безумном процессе автогенерации. Но и мои трехголовые слуги нашли на него способ: подняв тролля в перистой гигантской туче, они перелетели к реке, где сбросили его в лаву. Тролль выл.

Наиболее умным из всех был эльф. Он поставил дымовую заслону, метнул защитные гранаты и пошел штурмом на меня. Он знал. Закудахтала М-16; пули пошли вверх — это птицы достали и его. Зулусы мчались за эльфом. Младший не добежал, старшему я отрубил голову. Громадные птицы обжирались.

Моя тень на небе танцевала, хотя сам я стоял неподвижно.

Самурай легко потянул меч из ножен, блеснул клинок: птицы заскрипели и улетели, оставляя десятки не доеденных тел, по большей части — своих же побратимов.

Я вошел в полумрак, в холод и тишину собора. Портал. Этот портал был мне известен, точно так же, как я знал всю эту святыню, как знал шаблон подобного рода ситуаций. Ведь в Иррехааре имеются аксимомы, которых можешь всегда держаться, хотя время и пространство тебя обманывают. Но, тем не менее, я бы не повернулся к врагу спиной, если бы мог бы потерять его из виду — я не терял из виду ни единого местечка в Иррехааре, я был повсюду и всем одновременно. И я был вот этим рельефом, был колоннами, тимпаноном, троном и восседающим на троне, всей каменной его свитой, Петром и Павлом, Иеремией и Исайей, всем мраморным небом и преисподней, и всем резным бестиарием, украшавшим этот портал: гиппоцентаврами, горгонами, гарпиями, инкубами, драколапами, минотаврами, рысями, леопардами и грифонами, обезьянами, леокрокутами, мантикорами, грифами, тарандами, ласками, драконами обычными и одноглазыми, а также скорпионами, ящерами, амфисбенами, муренами и черепахами. Я чувствовал покой, монолитность и хрупкость этих камней; по мне ступал Самурай, раздражал вибрирующий в моих внутренностях отзвук его шагов. Обреченный на нечеловечность; нет отдыха для сверхлюдей. Я растворялся в Иррехааре. Топос страдающих богов. Имена ограничивают также и меня самого.

Самурай остановился посреди главного нефа. Я повернулся.

— Пора, — сказал он. — Ты должен умереть.

31. САМУРАЙ

Такой весь невидный, такой банальный; смешанностью фенотипов припоминает Кавалерра. Внутренней же плотностью и нагромождением в небольшом теле энергии — Лламета. Коротко пристриженные волосы, жесткость черт лица и темное шелковое одеяние мундирного покроя придают ему вид солдата.

Столь откровенной улыбки я давно уже не видел.

— Кто я? Хочу услышать это от тебя. Ответь. Кто я такой?

Он повернулся, убегая взглядом, погасил улыбку. Я уже знал, что он скажет правду.

— Ты — наше спасение. Освобождение от Иррехааре.

— Человек?

— А что это значит?

— Я не человек? Тогда кто же?

Его обеспокоила моя собранность, не такая уж и большая — я должен был спросить «что?», а не «кто?»

— Мы создали тебя. Я и Аллах.

— Вот, значит, как. Эта лаборатория в Конго… Вы выкормили меня: организм, который не существует, являющийся информацией в памяти компьютера. Модель-симуляция.

— Никакая не симуляция!

— Мои мысли, мои чувства созданы в соответствии с его алгоритмами.

— Нет! Это не так. Мы лишь использовали модель фигуры игрока. Это упаковка.

— Упаковка? Для чего же?

— Для Иррехааре.

Я не понял. А ведь должен был: все нужные данные мне подали как на тарелочке.

— Если бы не измена Аллаха… — продолжал Самурай, — все могло выглядеть совсем по-другому. Ты вообще не должен был прийти в себя, давно уже умереть во сне; я никогда бы не допустил до такой степени объединения. Теперь ты опасен; видишь, я даже не ухудшу ситуации, говоря это тебе. Это все Аллах помешал. Он открыл ящик Пандоры. И мешал мне ее закрыть. Срок прошел. Теперь-то, наконец, он решился — интересно, по правде, на что — только теперь уже может быть поздно. Тебе не следует обманываться, это не имело бы смысла.

— Он утверждает, будто похитил меня, чтобы защищать как раз от тебя.

— Просто он рационализирует глубинные мотивы; в каком-то смысле, ты его сын. Только он вовсе не такой уже бесстрастный, каким хотел бы считаться. Он тот еще манипулятор; впрочем, я никогда его до конца не пойму.

— Это машина!

— Неужто ты чувствуешь себя сыном машины? Названия, имена — они могут убивать, об этом тебе уже известно; но иногда они означают лишь сумму звуков. Ведь это ты тоже должен был узнать — не ожидай от Иррехааре однозначности.

— Тогда, как я могу тебе верить?

— Не верь. Но прими во внимание мои слова. Ты упаковка для всего Иррехааре, для программ Аллаха, для его памяти — и твоим предназначением является смерть. Ты родился ради этой минуты: для смерти.

— Продолжай.

— Из Иррехааре выбраться мы можем лишь одним способом — путем его уничтожения, ведь, не путем же собственной смерти. И это ты будешь тем, кто обратит алгоритм смерти против системы: ты сопряжен с нею, как она сопряжена с нами. Ты разложишь ее изнутри. И освободишь нас. Ты — персонификация Аллаха. Сумма вероятностей всех игроков — понятное дело, обусловленная и собственным опытом. С каждым мгновением ты ассимилируешь очередную зону памяти системы. С каждой секундой ты становишься все более совершенным усреднением характера человека. И все крепче сопрягаешься, объединяешься… Ты поглощаешь нас! Что, не понимаешь этого? Не чувствуешь? Ты обязан умереть!

139